Попытки спасения Царской семьи

«Их Величества, несмотря на жгучую тревогу, растущую со дня на день, сохраняют надежду, что среди верных им людей найдется несколько человек, которые попытаются их освободить», – записал в своем дневнике воспитатель Наследника Пьер Жильяр незадолго до того, как Царскую Семью перевезли в Екатеринбург.

«Несколько человек», действительно, нашлось, но нам известно именно о нескольких. Остальные либо совсем ничего не успели сделать, либо так переконспирировались, что даже следствие Н. А. Соколова о них ничего не знало.

Прежде всего приходится назвать группу Соловьева («зять Распутина»). Соловьев, который действительно был женат на дочери Распутина, работал следующим образом: он обосновался в Тюмени и, по выражению дочери доктора Е. С. Боткина, «фильтровал» всех, кто ехал в Тобольск для помощи Царской Семье. Дальше Тюмени он никого не желал пропускать, а когда ему возражали, «налагал вето» на их деятельность, грозил выдать большевикам и рассказывал о двух офицерах и одной даме, будто бы уже выданных им советским властям как раз по этой причине.

Т. Е. Боткина считала, что Соловьев «действовал определенно с целью погубить Их Величества». Перед ним могли, конечно, быть поставлены разные задачи. Есть сведения об его немецких связях. Часто указывается, что он действовал попросту в целях личного обогащения. Средства под предлогом помощи Царской Семье он собирал немалые, при этом не делал совершенно ничего полезного, не говоря уже о том, как его деятельность мешала работе настоящих организаций.

С. П. Мельгунов, наоборот, считает, что Соловьева напрасно изображают «былинным соловьем-разбойником» и эта организация успешно справлялась со своими целями, которые заключались в оказании денежной помощи Царской Семье. Мельгунов опровергает мнение о выдаче кого-то Соловьевым, упоминая о том, что тюменской ЧК в те дни еще не существовало, а значит и выдавать было некуда; из дам в Тобольск к Царской Семье приезжала одна фрейлина М. С. Хитрово, которую арестовали не советские власти, а Временное правительство, и то ненадолго, а два офицера были молодые братья Раевские, которые действительно к чему-то готовились, но сами себя выдали несерьезным отношением к делу (в Тюмени они жили под псевдонимами «Кириллов» и «Мефодиев»).

«Самое главное, – говорит Мельгунов, – заключалось в том, что не было в наличности субъектов, на которых могла распространяться провокация или предательство Соловьева. Многочисленные офицеры, прибывавшие из центра с поручением от «русских людей», занятых спасением царской семьи, попросту миф…»

Впрочем, одну группу, обманутую действиями Соловьева, можно назвать наверняка. Это была группа члена Государственной думы Н. Е. Маркова. Офицер, посланный Марковым и его друзьями в Тобольск, был задержан Соловьевым в Тюмени. При этом петроградский центр соловьевской организации сообщил Маркову, что Соловьев уже наладил работу в Тюмени и конкуренты «неуместным рвением только компрометируют благое дело». Был командирован второй офицер, но с ним произошло то же, что и с первым. Когда Соловьев наконец выпустил одного из них в Тобольск, Государя как раз оттуда увозили, офицер встретился с Ним по дороге.

Таким образом, для спасения Царской Семьи результат деятельности обеих названных групп был нулевой. Соколов так и написал в своей книге: «следствием абсолютно доказано, что не было ни в Тюмени, ни где-либо в другом месте Тобольской губернии никаких офицерских групп, готовых освободить семью».

Существовал также план совсем другого типа. Весной 1918 г. московские монархисты, которых представлял сенатор Д. Б. Нейдгарт, обратились к немецкому послу Мирбаху с предложением обратить внимание на опасность, грозящую Царской Семье. Мирбах уклонялся от встреч и не давал никакого определенного ответа кроме «горе побежденным».

Учитывая настроение Государя и Его Семьи, можно сказать, что ни один заговор с немецкими корнями не мог бы осуществиться. Следствие не нашло в Ипатьевском доме  ни одной немецкой книги, наоборот, «обращалось внимание на наличие книг антигерманского направления». Именно верность Государя союзникам и Его неприязнь к Германии дали возможность совершиться революции. Когда в Тобольске до Царской Семьи дошел слух о возможной помощи им от германского правительства, Государь сказал: «если это не предпринято для того, чтобы меня дискредитировать, то это оскорбление для меня», а ответ Государыни был «я предпочитаю умереть в России, нежели быть спасенною немцами».

Вот самые главные группы, сведения о которых когда-то нашел Соколов. Ген. М. К. Дитерихс, анализируя причины неудач этих и некоторых других организаций, писал: «Мало кто подходил к разрешению вопроса чисто только с человеколюбивой точки зрения… Раскол, существовавший в монархической партии в дореволюционный период, пройдя через стадию двух революций, настолько развился среди интеллигентного класса, что белогвардейские организации рассматриваемых целей прежде всего натыкались на затруднения в своем развитии из-за своих собственных монархических принципов».

Следует вспомнить еще таинственного советского уполномоченного В. В. Яковлева, который в апреле 1918 г. приехал в Тобольск и вывез оттуда Государя, Государыню и Великую Княжну Марию Николаевну в неясном направлении, которое в конце концов оказалось на Екатеринбург. Судя по маршруту, Яковлев собирался вывезти Царскую Семью в Европейскую Россию, возможно в Москву, с неизвестной целью.

Советские историки называли Яковлева двойным шпионом-диверсантом, который вместо того, чтобы выполнить приказ правительства, на свой страх и риск повез Царскую Семью неизвестно куда. У других авторов нет единодушного мнения на его счет. Дитерихс, указав на социалистические убеждения Яковлева, говорит, что тот честно желал вывезти в Москву Царскую Семью, как ему и было приказано советскими властями. Соколов приводит показания, из которых видно, что Яковлев по приезде старался привлечь на свою сторону охрану. Императрица была уверена в немецких корнях поручения Яковлева, который, по словам Соколова, «скрываясь под маской большевика был враждебен их (большевиков) целям» и «был посланцем иной, небольшевистской силы». В конце 1918 г. он перешел к белым, говоря им как о своей заслуге о том, что он пытался вывезти Государя в Европейскую Россию. Роберт Вильтон считает, что доставить Царскую Семью в Москву приказало советское правительство по соглашению с германским послом Мирбахом. Германия, по его мнению, хотела не только получить подпись Государя под Брестским договором, как опасались в Царской Семье, но даже планировала реставрацию монархии, которая соответствовала их интересам лучше, чем советская власть.

Вероятно, последним заговором был тот, от которого остались знаменитые два письма, посланные в Ипатьевский дом с обещанием устроить побег. Именно этот заговор и выдается советскими историками за самый опасный. Именно это единственный план побега, о котором упоминается в дневнике Государя. И вскоре после этих двух писем и произошел расстрел Царской Семьи.

Анонимный автор писем, назвавшийся «офицером», обещал устроить побег из Ипатьевского дома через окно и просил Государя с этой целью открыть одно из окон. «Будьте спокойны, – писал он. – Мы не предпримем ничего, не будучи совершенно уверены в удаче заранее. Даем Вам в этом торжественное обещание перед лицом Бога, истории, пред собственною совестью». Через много лет оказалось, что автором писем был уральский нарком снабжения Войков, а замысел его заключался в получении доказательств намерений Царской Семьи бежать, а значит и повода к расстрелу.

Ген. Дитерихс, ничего не знавший об этом замысле, тем не менее анонимные письма ни в грош ни ставит и смеется над идеей побега через окно, поскольку Ипатьевский дом в те дни был окружен двойным забором.

В дневнике Государя об этом неудавшемся побеге говорится вот так: «Провели тревожную ночь и бодрствовали одетые… Все это произошло от того, что на днях мы получили два письма, одно за другим, в которых нам сообщали, чтобы мы приготовились быть похищенными какими-то преданными людьми! Но дни проходили, и ничего не случилось, а ожидание и неуверенность были очень мучительны».

Единственное открытое окно в комнатах Царской Семьи, через которое планировался побег, постоянно фигурирует на последних страницах дневника, почти как символ: жарко, несмотря на окно; Юровский приходит и осматривает окно; наконец «подошло трое рабочих, подняли тяжелую решетку и прикрепили ее снаружи рамы». Так символ свободы становится символом неволи, а фраза, которой обрывается дневник Государя, в свете всех этих писем, окон и планов побега кажется почти укором:

«Вестей извне никаких не имеем».

Наша страна. Июль 2007 г.